Неточные совпадения
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается
генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове
седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не
генералы.
За нею уже ухаживал
седой артиллерист,
генерал, вдовец, стройный и красивый, с умными глазами, ухаживал товарищ прокурора Ипполитов, маленький человечек с черными усами на смуглом лице, веселый и ловкий.
Генерал, мрачно насупив свои густые
седые брови, пристально смотрел на руки и, воображая, что блюдечко движется само, тянул его к «л».
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и
седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою беду, чтоб вежливейший из
генералов всех русских армий стал при мне говорить о войне.
— Мне наш окружный
генерал чаем однажды похвастался, — сообщает Любягин, — ему один батальонный командир цибик в презент прислал. Так поверите ли,
седой весь!
Записки свои приводил он к концу,
Читал он газеты, журналы,
Пиры задавал; наезжали к отцу
Седые, как он,
генералы,
И шли бесконечные споры тогда...
Ермошка любил, когда его ругали, а чтобы потешиться, подстегнул лошадь веселых родственников, и они чуть не свалились вместе с
седлом. Этот маленький эпизод несколько освежил их, и они опять запели во все горло про сибирского
генерала. Только подъезжая к Балчуговскому заводу, Яша начал приходить в себя: хмель сразу вышибло. Он все чаще и чаще стал пробовать свой затылок…
Генерал поседел, похудел и осунулся; он поселился в трех оштукатуренных комнатах своего нового дома и на все остальное, по-видимому, махнул рукой.
Старый
генерал ни слова не сказал в ответ. Он покорно понурил
седую голову, словно сознавая себя без оправдания.
— И к чему вся эта дурацкая церемония,
генерал? — лениво по-французски протянул молодой человек, оглядываясь с подножки экипажа на
седого старика с строгим лицом.
Генерал тоже взмостился в
седло и неловко держал поводья обеими руками, точно посаженная на лошадь монахиня; Родион Антоныч оказался верхом на мохноногом горбоносом киргизе.
Зато
генерал своей внушительной высокой фигурой и сердитыми
седыми усами произвел на окружающих самое хорошее впечатление: настоящий
генерал, хотя и штатский.
Она уже трижды ходила просить свидания с Павлом, и каждый раз жандармский
генерал,
седой старичок с багровыми щеками и большим носом, ласково отказывал ей.
Генерал грузно нагнулся на
седле и протянул Стельковскому свою пухлую руку в белой незастегнутой перчатке.
Люди закричали вокруг Ромашова преувеличенно громко, точно надрываясь от собственного крика.
Генерал уверенно и небрежно сидел на лошади, а она, с налившимися кровью добрыми глазами, красиво выгнув шею, сочно похрустывая железом мундштука во рту и роняя с морды легкую белую пену, шла частым, танцующим, гибким шагом. «У него виски
седые, а усы черные, должно быть нафабренные», — мелькнула у Ромашова быстрая мысль.
Изо всех окон свесились вниз милые девичьи головы, женские фигуры в летних ярких ситцевых одеждах. Мальчишки шныряют вокруг оркестра, чуть не влезая замурзанными мордочками в оглушительно рявкающий огромный геликон и разевающие рты перед ухающим барабаном. Все военные, попадающие на пути, становятся во фронт и делают честь знамени. Старый,
седой отставной
генерал, с георгиевскими петлицами, стоя, провожает батальон глазами. В его лице ласковое умиление, и по щекам текут слезы.
— Может быть… — вяло ответил
седой господин и отвернулся. А в это время к ним подошел губернатор и опять стал пожимать руки Семена Афанасьевича и поздравлять с «возвращением к земле, к настоящей работе»… Но умные глаза
генерала смотрели пытливо и насмешливо. Семен Афанасьевич немного робел под этим взглядом. Он чувствовал, что под влиянием разговора с приятелем юности мысли его как-то рассеялись, красивые слова увяли, и он остался без обычного оружия…
Снился ей затем публичный акт, ряды гимназисток, чопорные классные дамы, стоящие перед своими классами, покрытый красным сукном стол, а за ним
генералы в звездах, а посередине их сама начальница, также сухая, как щепка,
седая, со сдвинутыми бровями и гордо щурящимися глазами.
По наружности
генерал мог считаться молодцом, несмотря на свои шестьдесят лет и совершенно
седые волосы.
— Нет, Егор Иваныч, ради бога! — заторопился студент. — Вы только послушайте, только послушайте меня. Мужик, куда он у себя ни оглянется, на что ни посмотрит, везде кругом него старая-престарая,
седая и мудрая истина. Все освещено дедовским опытом, все просто, ясно и практично. А главное — абсолютно никаких сомнений в целесообразности труда. Возьмите вы доктора, судью, литератора. Сколько спорного, условного, скользкого в их профессиях! Возьмите педагога,
генерала, чиновника, священника…
Вышел
генерал и встряхнулся, за ним полковник, поправляя руками султан на своей шляпе. Потом соскочил с дрожек толстый майор, держа под мышкою саблю. Потом выпрыгнули из бонвояжа тоненькие подпоручики с сидевшим на руках прапорщиком, наконец сошли с
седел рисовавшиеся на лошадях офицеры.
И, испытанный трудами
Бури боевой,
Их ведёт, грозя очами,
Генерал седой.
Хвалынцев расплатился с извозчиком и спешно отправился пешком по набережной. Квартальный надзиратель и несколько полицейских пропустили его беспрепятственно. Он уже с трудом пробирался между рядами солдат, с одной стороны, и массою публики — с другой, как вдруг дорога ему была загорожена крупом строевой лошади. На
седле красовался какой-то
генерал и, жестикулируя, говорил о чем-то толпе и солдатам. Хвалынцев приостановился.
Нет. Этот
седой величавый
генерал с гордой осанкой, с сурово сдвинутыми бровями и мрачным взглядом не мог быть мне отцом, — только судьей.
Солдат замахнулся прикладом на худощавого, сгорбленного
генерала с
седой бородой.
В толпе арестованных Катя увидела высокую фигуру отца с
седыми косицами, падающими на плечи. Ворота открылись, вышла первая партия, окруженная солдатами со штыками. Шел, с лопатой на плече, седобородый
генерал, два священника. Агапов прошел в своем спортсменском картузике. Молодой горбоносый караим с матовым, холеным лицом, в модном костюме, нес на левом плече кирку, а в правой руке держал объемистый чемоданчик желтой кожи. Партия повернула по набережной влево.
Я его легко вспомнил. Это был некто П.П.Иванов, тогдашний акцизный управляющий в Нижнем, с которым я был знаком еще с начала 60-х годов. А рядом с ним сидел в карете
седой старик с бородой, — и он также оказался моим еще более старым знакомым. Это был
генерал М.И.Цейдлер, когда-то наш нижегородский полицеймейстер, из гродненских гусар, и товарищ по юнкерскому училищу с Лермонтовым.
Пошел. Ввели к
генералу в кабинет. Приземистый, с рачьими глазами, с
седыми, свисающими по концам усами, в высоких сапогах со шпорами. Прочел письмо Горбатова.
В это время распахнулась дверь, и вошел
седой, бодрый и кругленький
генерал с ученым значком и с веселыми серыми проницательными глазами на большом гладком лице, способном принимать разнообразные выражения.
— Вы видите, я
генерал. Я служу уж почти сорок лет,
поседел на службе, — и до сих пор ни разу еще не посадил офицера под арест. Вы только что попали на военную службу, временно, на несколько дней получили власть, — и уж поспешили использовать эту власть в полнейшем ее объеме.
Казаки, наклоняясь с
седел, хватали обозных лошадей под уздцы. Свистели нагайки. Мимо проносился обоз штаба третьей армии. Проехал в коляске какой-то важный
генерал. Солдаты, злобно посмеиваясь, смотрели вслед.
Из барынь были какие-то три фрейлины, старые девы, в черном, птичьи носы. Говорят протяжно-протяжно и все только о разных кне-езь Григорьях… да о каких-то"католикосах"… Были еще две накрашенные старухи. Несколько девиц, самых золотушных. У Вениаминовой дочь, девушка лет пятнадцати. Они играли в колечко, кажется. Муж Вениаминовой точно фарфоровый,
седой, очень глупый штатский
генерал, как-то все приседает. Кричит не меньше жены. Все, что я могу сказать об этом вечере: подавали мерзейшие груши, точно репа.
— Птица, птица! только не тебе стрелять ее, молокосос! — сердито проворчал мишурный
генерал и обратился с важным поклоном к Ильзе, которая, не говоря ни слова, сделала ему глубокий книксен, длинными руками схватила его в охапку, посадила бережно на тележку и мигом вспрыгнула на
седло.
Тот, которого Стоцкий назвал
генералом, был старик лет семидесяти. Он был совершенно
сед и держался сгорбившись, но походка была еще достаточно тверда, а темные глаза горели из-под густых
седых бровей. Он рассчитывал прожить еще лет двадцать и очень горевал, что часто его не вовремя беспокоил кашель.
— Эх, старина, старина, до
седых ты волос дожил, а ума тебе, кажется, у поляков занимать надо, а у них насчет этого товару не разгуляешься… Суздальцы, что такое суздальцы… Слыхал ты небось о
генерале Суворове?..
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за
седло, государь обратился к кавалерийскому
генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
«От всех моих поездок, écrit-il à l’Empereur, получил ссадину от
седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такою обширною армией, а потому я командованье оною сложил на старшего по мне
генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке.